Неуловимые - Страница 46

— Прошу зашифровать и немедленно передать через фронт. — Аскер протянул блокнот. — Сообщите: требуется срочная проверка. Ответ не позже завтрашнего утра. — Он в упор посмотрел на «Бешеного». — Если Вальтер Гассель солгал, второго допроса и проверки не устраивайте. У нас нет на это времени. Тем более, что сегодня ночью будет изъят группенфюрер Иоганн Вейс. Он-то наверняка окажется сговорчив!.. Ну, я поехал.

И Аскер повернулся, собираясь уходить.

— Минутку, — хрипло проговорил пленный. — Вернитесь, Краузе!

— Я не Краузе!

— Все равно, — Гассель устало махнул рукой, — все равно, как, там вас… Садитесь, раскройте блокнот. Я скажу всю правду. Записывайте и можете проверять хоть каждое моё слово.

— Значит то, что говорили прежде — ложь?

— Ложь. — Гассель поморщился. — И дайте ещё сигарету.

…Час прошёл, за ним второй; стемнело, а начальник шпионской школы все говорил. Наконец, он смолк, устало потёр лоб.

— Довольно, — оказал он. — Теперь вы знаете все… Но, помните: вы дали слово!

Он как-то ссутулился, обмяк. Вдруг закрыл глаза, побледнел, привалился к дереву, возле которого сидел.

Шуберт встал и наклонился над пленным.

— Обморок, — оказал он.

Пленного привели в сознание, поставили часовых. Аскер и Шуберт вернулись к машине. Они были утомлены, едва передвигали ноги.

— Вы коммунист, товарищ Шуберт? — спросил Аскер, раскрывая портсигар.

— Да, вот уже двадцать два года. — Шуберт закурил. — Я работник компартии Германии, гамбуржец, бывший учитель.

Шуберт рассказал о своём прошлом, и перед глазами Аскера встали картины из жизни его собеседника…

Вот двадцатипятилетний Шуберт и его молодая жена — в маленькой, уютной квартире. Они только что поженились и так счастливы: у них есть любимая работа — оба преподают литературу в школе; у них светлая цель в жизни — Оскар и Эмми являются коммунистами, борются за счастье своего народа.

Новая картина. Порт. Стрела грузового крана. Под ней произносит речь Эрнст Тельман. Чуть пониже стоят активисты партии, охраняющие Тельмана, и среди них Оскар Шуберт. А ещё ниже — море человеческих голов. Тельман кончил. Тишина на мгновенье. А потом — она взрывается возгласами тысяч людей. Тянутся вверх сжатые кулаки. Это рабочие клянутся в единстве и сплочённости. Внезапно — тревога. В порт врываются грузовики, в которых плотно, ряд к ряду, сидят штурмовики. И вот уже началось избиение безоружных рабочих резиновыми дубинками, рукоятками пистолетов, гибкими металлическими прутьями. Где же полиция? Почему она не вмешивается? Раздаётся вой сирен. Подъезжают машины с шуцманами. Теперь уже и выстрелы гремят. Стреляя, полицейские прокладывают дорогу туда, где руководители митинга. Но Тельмана там уже нет.

В этот день Эрнста Тельмана прятал в своей квартире Оскар Шуберт.

Ещё картина. Зима. Ночь. Под порывами ветра вздрагивают и дребезжат оконные стекла. Шуберт нянчит больную дочь. Временами взгляд его тревожно останавливается на кровати, где только что забылась в неспокойном сне вконец измученная жена. И вдруг — стук. Быть может, это ветка вяза, что растёт под окном, ударила в ставень? Но нет, стук повторился, настойчивый и громкий. Стучат, не переставая. Жена садится в кровати, стискивает руками голову. В комнату врываются чернорубашечники. Хватают его, стаскивают на пол жену…

— Все это произошло три года назад. — Шуберт умолк, минуту сидел неподвижно. — Мы жили на конспиративной квартире по чужим документам. Все же нас выследили. И сделал это Вальтер Гассель. Вот откуда я его знаю… Последние пятнадцать месяцев провёл в концлагере близ Праги. Две недели назад бежал с помощью чешских патриотов. Но это не удалось жене и дочери. Они тоже были в лагере и погибли там… Вот, собственно, и все…

Шуберт чуть шевельнул руками, печально улыбнулся.

— А теперь? Что собираетесь делать теперь, товарищ Шуберт?

— Всех нас слишком хорошо знают в охранке, меня и антифашистов, с которыми бежали. По совету чешских друзей уходим на восток, в Польшу. Там активно действуют партизаны…

Аскер с острой болью и глубоким уважением глядел на немецкого товарища. В эту войну он много передумал о Германии и её будущем. Невесёлые это были думы. Казалось, что гитлеризм раздавил в стране все светлое, что глубоко в души людей въелась паучья свастика. Но теперь Аскер видел: это не так! Он был убеждён сейчас, что ничем не смять, не истребить здоровых, жизненных сил немецкого народа.

Шуберт сказал:

— Я так понял: вы сами будете переправлять данные через линию фронта. А… как со школой?

— Да, — согласно кивнул Аскер, — я понимаю, что обезвредить заброшенных в СССР шпионов — значит сделать только половину дела. Другая половина — сама школа. Её нужно уничтожить, попытаться захватить архивы. Но я должен уходить. Сегодня. Завтра уже будет поздно.

— Школой займёмся мы, — сказал Шуберт. — Думаю, справимся. Как ваше мнение?

Аскер молчал, взволнованный спокойным мужеством Шуберта. Человек, который так много пережил, столько перенёс горя, познал после долгих лет каторги радость свободы, жизни, — сейчас сам вызвался идти на операцию, в которой — он знал это! — его почти наверняка ждёт гибель…

— Ну, как считаете? — повторил Шуберт.

Разведчик не ответил, отвернулся.

— Хорошо. — Шуберт взглянул на часы. — Мы не будем мешкать и отправимся этой же ночью, попозднее.

— Используйте пленного, — тихо оказал Аскер. — Он поможет скрытно подобраться к школе…

— Я уже думал об этом.